Старик посоветовал нам устроиться в его хижине и не отправляться в путь, пока мы не запасемся мукой. А почтовый грузовик прибудет самое позднее через два-три дня.
Но, уверовав в фортуну, которая до сих пор была к нам благосклонна, подгоняемые к тому же охотничьей лихорадкой, мы снова оседлали реку в тот самый момент, когда страстный рыболов нехотя отправился проверять свои приборы.
Мы безостановочно плыли весь этот день и половину следующего. Река Лимай, похоже, решила сдержать все свои торжественные обещания, которые она дала нам при первой встрече. Вежливая и даже сердечная, она лишь изредка нервно подергивалась, но тут же успокаивалась. Обычно это случалось в узких проходах, усеянных белыми пенистыми барашками. Но теперь это нас не пугало. Ведь мы стали опытными и закаленными ветеранами.
Мало-помалу горы уступили место плоскогорьям. Остроконечные зубчатые вершины предгорий Кордильер сменились открытыми ветрам почти круглыми холмами. Угрюмые скалы отступили перед странными причудливыми сооружениями из камня и рыхлых пород, подточенных дождями и ветрами, отчего они стали похожи на полуразрушенные замки.
Сильно разнившиеся по толщине вертикальные пласты были окрашены в цвета преобладавшего в них минерала.
С каждым днем становилось все теплее, но солнце заключило союз со своим надоедливым приятелем ветром. Прежде дорогу ему преграждали высокие горы, а теперь он неудержимо рвался к реке, сметая все препятствия на пути. Если он налетал днем, что, к счастью, случалось довольно редко, мы мчались к палатке и герметически закупоривались в спальных мешках. Сильнейшие порывы ветра обдавали нас пылью, выстреливали в лицо сухими веточками и камешками, и мы предпочитали без промедления укрыться в палатке. В такие часы невозможно ни варить обед на открытом воздухе, ни чинить что-либо.
Завывание ветра, проникающие даже в палатку песчинки делают вас раздражительным, готовым взорваться по любому поводу.
Я твердо убежден, что главным препятствием для завоевания Патагонии были не индейцы, а злобный и неумолимый ветер. Он наделен силой гиганта и хитростью лисы. В одно мгновение он настигает вас в чахлом кустарнике, где вы напрасно пытались от него спрятаться. И тут же начинает хлестать вас по щекам, дергать за волосы. В конце концов он лишает вас последних остатков благоразумия, и вы выбегаете на открытое место, чтобы помериться силами с вашим мучителем. Нередко этот поединок бывает не на жизнь, а на смерть.
Вы полностью в руках ветра, он тащит вас как хочет и куда хочет, сто раз подряд заставляет кружиться на месте, безжалостно хохоча за вашей спиной. Потом вдруг лицемерно предложит мир, утихнет на время, а когда вы перестанете бороться, задушит вас новыми пригоршнями песка.
Впрочем, нам почти всегда удавалось избегнуть пыток, которые готовил этот беспощадный враг.
Но нас подстерегала другая беда. С двух сторон к реке подступала унылая, безотрадная низменность.
Никогда еще мы не попадали в столь бедные растительностью и дичью места. Кругом песок да-низенький кустарник у реки. Ни птиц, ни настоящей рыбной ловли; редко-редко — одинокий лисий след.
Казалось, что даже рыбы, которых так много в верховьях реки, заплывают сюда лишь случайно. А без охоты и рыбной ловли сыт не будешь.
Прикончив последнюю соленую рыбину, мы перебивались теперь лишь фасолью да чечевицей. Мы не послушались советов старого метеоролога и теперь, исчерпав все запасы, сели на голодную диету.
Целую неделю мы рыскали у берега в поисках пищи.
Правда, настоящий голод нам не грозил, ибо мы всегда могли свернуть с пути и добраться до какого-нибудь глухого селения. Но Франческо не желал ни на йоту отступать от выработанного заранее маршрута и стремился выяснить на будущее, какие места более всего пригодны для охоты. Мы уже решили было отведать лисьего мяса, по вкусу очень напоминающего собачье, когда нам попалось другое животное, мясо которого чуть более съедобно.
Это был quirquincho — броненосец или по-латыни Chaetophractus vellerosus. Эти ученые названия стали мне известны много недель спустя, тогда же мы звали броненосца фамильярно и чуть насмешливо волосач.
Принадлежа к семейству армадиллов, он по своим повадкам очень походит на крота. Только «крот» этот весит целых четыре-пять килограммов, и спина его покрыта крепким панцирем. Он никогда не отходит далеко от своей норы и прячется в нее при малейшей опасности. Если ему не удается скрыться в норе, броненосец ищет спасения в бегстве или же свертывается в шар, выставляя наружу один лишь панцирь, недоступный даже нашим палкам. Если же он успевает добраться до узкой неглубокой норы, вытащить его оттуда нелегко. Часто удается схватить его рукой за хвост, но пояса крепкого панциря застревают между стенками норы. Чем яростнее вы тянете, тем сильнее раздувается броненосец, упорно не желающий вылезать из норы. В конце концов в руке у вас остается жалкий окровавленный хвостик.
Но этот дьявол Франческо и тут придумал способ, как одолеть броненосца.
— Надо пощекотать веточкой деликатные органы под хвостом.
Бедный волосач от этой невежливой щекотки инстинктивно сжимался, и тут Франческо извлекал его из надежного, казалось, убежища.
После этого вступал в действие я. Первым делом я окунал броненосца прямо в панцире в кастрюлю с горячей водой. Затем ставил его в печь. При этом сковородкой служил сам панцирь. Мясо броненосца по вкусу отдаленно напоминает мясо поросенка.
Но, чтобы обнаружить сходство, надо быть очень и очень голодным.