Однако вернемся к нашему путешествию. Встреча двух рек прошла без особых эмоций. Вскоре стало ясно, что нам не грозит никакая опасность. Реки обнялись радушно, но не слишком крепко. Легкий всплеск, негромкий шум прибоя, любезное рукопожатие, жидкие хлопки волн — все скромно, без помпезности и грохота. Даже скалы, громоздившиеся на правом берегу новой реки, мешая обзору, не смогли причинить нам серьезных неприятностей. Зажатая меж скал, вода бурлила и пенилась, словно в гигантском котле. Мы, понятно, угодили в этот котел и приняли обильную водяную баню. Но наши страхи оказались преувеличенными. Снова прыгать с высоты нам не пришлось. Точно желая выказать свою добрую волю, река потекла куда медленнее. Ее воды были более прозрачными и холодными, чем воды Кольон-Куры.
Когда высоко в небе взошло солнце, мы подплыли к излучине и увидели, что между берегами реки протянут стальной канат. У самой воды лепились справа два маленьких деревянных дома, слева — четыре хижины из веток и глины. Мы направились к правому берегу.
Все эти «могучие» сооружения' гордо именовались селением Пасо-дель-Лимай, а стальной провод предназначался для парома.
И хотя Пасо-дель-Лимай лишь отдаленно напоминал селение, мы были счастливы. Причин для этого было две: нам удалось без трагических инцидентов проплыть по самой опасной из рек, и мы наконец сумеем достать муку. Наши запасы муки кончились пять дней назад, и все это время мы обходились одними галетами, с тоской вспоминая об испеченных в золе лепешках и розовеющих на медленном огне блинчиках. Они были столь аппетитными, что мы никак не укладывались в норму.
Ближний из двух домов был приспособлен под почту. Мы с трудом отыскали в одной из комнат единственного служащего, припавшего к радиоприемнику. При нашем появлении он, не оборачиваясь, завопил: — Война! Вспыхнула война!
В его голосе слышалось торжество человека, первым сообщившего эту ошеломляющую новость.
Впрочем, не исключено, что он просто обладал воинственными наклонностями.
Так мы узнали о начале войны в Корее. Мы ждали любого приема и, учитывая наш внешний вид, не удивились бы, даже если бы нас встретили ружейными выстрелами, но ни я, ни Франческо не предполагали услышать этот радостный вопль. Как два зверя, попавших в капкан, мы в первый момент подумали о бегстве, но тогда нам не удалось бы разрешить проблему блинчиков. Волей-неволей пришлось остаться. Молча, с затаенным страхом прислушивались мы к словам диктора.
Что еще успели натворить люди за пять недель нашего путешествия?
Захваченные беседой с природой, сами ставшие нераздельной частицей этой природы, мы успели забыть, что в мире существуют войны.
Умолкнувший радиоприемник властно вернул нас к действительности. Когда молодой чиновник наконец обратил на нас свой взгляд, в нем светилось явное подозрение: а не диверсанты ли мы, получившие задание взорвать почту?
Франческо постарался успокоить его самой добродушной из своих улыбок.
— А нельзя ли все же достать муки в окрестностях? — спросил он, пристально глядя почтовому чиновнику в глаза.
Молодой чиновник ответил, что он очень, очень сожалеет, но ни у него, ни у метеоролога, ни у паромщика с того берега муки нет.
Выяснилось, что почтовый грузовик опаздывает из-за сильного снегопада на несколько дней, и у них вышли почти все припасы. Только этого нам не хватало!
Обследуя окрестности, мы обнаружили метеоролога. Он мирно удил рыбу под строгим наблюдением гелиометра, дождемера и еще каких-то странных приборов, заполнивших крохотную площадку у реки. Это было его семейство.
Не заметив каноэ, он поверил, что мы добрались сюда по реке, лишь когда мы рассказали, какой путь проделали, и показали наш «Спагетто I».
— А ведьмин водопад? — спросил он.
Значит, коварный водопад носил столь неуютное название.
— Полным ходом пронеслись через него на каноэ.
Старик хитро улыбнулся: его, мол, не проведешь.
Он оказался симпатичным человеком, но муки у него не было. Мы посидели с ним немного, расспрашивая о местах, которые нам предстояло пересечь.
Он рассказал все, что знал, не забывая следить за двумя тоненькими удочками с нейлоновой леской.
Вели его профессиональные способности соответствовали его богатейшему рыболовному вооружению, то лучшего метеоролога1 правительству Аргентины не сыскать.
Каждые четыре часа он терял драгоценных двадцать минут на проверку своих приборов, составление и передачу по радио метеосводок. Остальное время было безраздельно отдано рыбной ловле. Он показал нам погруженную в воду большую клетку, в которой томилось множество рыб. Эту необычную клетку он вручал вместе с почтой шоферу грузовика.
Затем самолет из ближайшего городка доставлял живую рыбу в столицу, где она служила украшением меню одного из фешенебельных отелей. Для завзятого рыболова, каким был старый метеоролог, это место казалось сущим раем. После шести месяцев работы здесь он получил право на замену. Вместо этого он лишь изредка пользовался отпуском, да и то главным образом с одной-единственной целью — договориться о новых поставках рыбы в Буэнос-Айрес.
Старик не отпустил нас, пока не прочел нам лекцию по ихтиологии. Это он объяснил нам, что наш обычный ужин состоял не из лосося, как мы думали, а из радужной форели. Уточнение, понятно, нисколько не повлияло на наш аппетит, но заставило меня слегка подправить меню. Отныне это чудесное блюдо называлось уже не «филе лосося с гарниром из икры вышеуказанной рыбы», а «филе радужное с гарниром из золотистых икринок».