Трампеадор - Страница 25

Когда мы поднялись вверх по высохшему руслу речки, у меня зародилась надежда, что мы найдем капкан с застрявшими в нем клочьями шерсти. Но с каждым часом возрастала боль в ногах и слабела надежда. Разве я виноват, что ни густая борода, ни загорелая кожа, ни потрепанная одежда еще не делали меня заправским ходоком? Увы, ноги, слабые, изнеженные ноги горожанина, да к тому же служащего, остались прежними, Я никак не поспевал за Франческо. Казалось, пума давно задумала выставить меня перед Франческо в самом худшем свете, но он делал вид, будто ничего не замечает. Он нуждался в моей помощи и не позволял мне остановиться ни на секунду.

Русло реки все сужалось; с двух сторон стеной вздымались крутые скалы. На вершинах скал можно было разглядеть примитивные гнезда хищных птиц, придававших ущелью особенно мрачный вид. Угрюмые, неподвижные, похожие на мумий орлы и коршуны бдительно охраняли своих детенышей.

Внезапно внизу блеснула полоска воды, оживив унылый, безотрадный пейзаж. Это сразу же придало мне бодрость духа, мужество и твердость. Я задумал поднять бунт.

Лучшей возможности и не придумаешь! Вода, спички, немного еды есть, пещера тоже найдется.

Тут я смогу отдохнуть два-три дня.

Принять столь смелое решение меня заставило множество причин, и я бесстрашно изложил их Франческо. Пусть он знает, что я не желаю идти дальше навстречу бесславной смерти. Что, если мы встретим пуму и та кинется на меня? Да я даже ружье поднять не смогу. Придется мне, как некогда Андроклу, броситься к ногам пумы, умоляя ее пощадить меня. А уж я клянусь, что сниму с ее драгоценной лапы проклятый капкан.

Франческо с безразличным видом выслушал мой ультиматум и, к моему великому удивлению, признался, что тоже подумывал, не прекратить ли погоню. Он проявил такую уступчивость и понимание, что я сразу заподозрил что-то неладное.

Как бы то ни было, я решил отдохнуть и подкрепиться. Франческо взял у меня ружье и мгновенно исчез. Вскоре он вернулся с тремя странными птицами, которых успел ощипать. На разведенном мною костре птицы утратили свой восковой цвет и слегка порозовели, но мясо их осталось жестким, как у старого филина.

Когда человек утолит голод, многие события принимают более радужный вид и гораздо легче пасть жертвой даже самой грубой риторики: «Честь трампеадора»... «Достоинство охотника»... «Сила воли».

И хотя обед был не слишком сытным, он был столь обильно приправлен пышными декларациями Франческо, что боль в ногах прошла, и я согласился возобновить преследование. Мой яростный бунт бесславно угас.

Мы так и не добрались до скал и не провели ночь в горах, как я думал. Встреча произошла сразу после полудня и совершенно внезапно.

Меньше всего мы предполагали, что встретимся с пумой лицом к лицу прямо на берегу реки. Франческо уже хотел угостить ее свинцом, как вдруг опустил ружье.

Пума, приготовившаяся было к прыжку, в последний миг передумала и рванулась назад, пытаясь освободиться, но невысокая скала упорно ее не отпускала. Бедная пума снова угодила в ловушку и на этот раз без всякой надежды на спасение. То, что не смог сделать капкан, удалось цепочке. Заскочив в расщелину, цепочка после каждого отчаянного рывка пумы еще крепче застревала в узенькой щели, намертво пригвоздив пленницу к скале.

Случись это в самом начале погони, пуме, возможно, и удалось бы вырваться на свободу, оставив в капкане кусок лапы. А теперь, даже увидев нас, обессилевший зверь не в силах был сразиться с нами, чтобы в последнем яростном порыве обрести свободу.

Нам предстояло не убить свирепого хищника, а расстрелять беззащитного пленника. Мы решили подойти поближе и выстрелить сразу из двух ружей, чтобы ускорить конец бедной пумы. Медленно и осторожно мы двинулись вперед. Пума бешено металась, корчилась, падала на бок, вскакивала, бросалась на нас, пытаясь сдернуть свободными лапами капкан, но тот держал ее мертвой хваткой.

Равнодушная к нестерпимой боли, выбившаяся из сил, она была сейчас живым воплощением танталовых мук. Ее мучители были совсем рядом, они заслужили самую жестокую месть, но, увы, до них невозможно было дотянуться.

А мы подходили все ближе и ближе, неумолимые, словно судьи. Метрах в пятидесяти от пумы мы остановились. Хотя Франческо и назвал как-то пуму «скромным домашним животным, которое постепенно одичало», похоже, что она решила крупно поговорить с нами, если только ей удастся вырваться на волю. Едва мы остановились, пума тоже перестала метаться. Она села на задние лапы, а передними время от времени рассекала воздух. Сейчас она немного напоминала льва, который в цирке по знаку дрессировщика машет лапой. Но это был скорее вызов нам, двум коварным врагам, помериться силами в равной борьбе. Глухое злобное мяуканье, тяжелое, свистящее дыхание говорили о бессильной ярости гордого, свободного зверя, мечтавшего лишь о честной схватке.

Мы не приняли вызов и предпочли трусливо вскинуть ружья и взять пуму на мушку. Да и что иного мог ждать раненый зверь от двух беспощадных вооруженных до зубов врагов, державшихся от него на почтительном расстоянии? Прикованный к скале, истерзанный, побежденный, но не покорившийся, он встретил карателей с мужеством героя.

Грохот двух выстрелов слился воедино. Эхо помчалось вдаль, чтобы разнести по долине весть ,об убийстве. Но крутые стены ущелья, нашего верного союзника, сжали эхо в своих каменных ручищах и мгновенно задушили его. Преступление в пустыне должно было остаться тайной.

Пронзенная пулями смелая пума свернулась клубком. Когда она медленно подтянула лапу к ранам, мне показалось, что умирающий зверь обмакнул пальцы в собственную кровь, чтобы написать на скале гордое «Да здравствует свобода!»