Когда зверьку не приходится защищаться от врагов, он бывает послушным, ласковым, и его легко приручить, удалив, конечно, околоанальные железы.
Операция эта совсем не сложная и не требует особого хирургического мастерства.
После встречи с вонючкой «проблема штанов» встала передо мной во всей сложности. Новые штаны уже вскоре нуждались в починке, и я изрядно попортил нервы, приводя их в порядок.
Положение Франческо было ненамного лучше моего. Первую пару штанов он изодрал в клочья и принужден был вслед за мной выбросить в реку. Нам было необходимо срочно попасть в селение, если мы не хотели преследовать животных в одних трусах,— решение, достойное похвалы, но только не зимой.
Между тем из-за богатой охоты мы продвигались вперед крайне медленно. Сами берега были здесь куда приветливее, чем на реке Кольон-Куре.
После встречи с пумой в ущелье мы пристали к левому берегу в необычайно живописном месте.
Один из рукавов реки забирался далеко в глубь зеленого оазиса. Целый лес высоких растений у берега почти скрывал от глаз низкую густую траву.
Взгляд отдыхал на мягком изумрудном ковре, ровном, как площадка для гольфа. В этом естественном парке с невысокого холма тек ручеек, поя голодную землю. Так вот почему здесь мог вырасти зеленый лесок!
За несколько веков до нас здесь уже побывали люди. Вскоре я обнаружил наконечники стрел, осколки ваз и несколько bolas. Вероятно, тут некогда была стоянка индейцев племени арауканос или поэльчес. Bolas — это обточенные камни величиной с кулак, которые индейцы привязывали к двум двух-трехметровым плетеным кожаным нитям на конце длинной веревки. Такими примитивными лассо гаучо пользуются до сих пор.
Некоторые из камней были идеально круглыми, как биллиардные шары, другие — с опоясывающей их глубокой бороздой, в которой крепилась нить.
Круглые и гладкие шары клались в кожаный мешочек, чтобы легче было потом прикрепить кожаную нить.
По величине камней можно было определить их назначение: для охоты на скакунов, на страусов, на бледнолицых. Захватившая меня этнографическая лихорадка оставила Франческо равнодушным.
Однако и ему передалась моя страсть к скелетам доисторических времен. Он заставил меня выложить все мои познания в палеонтологии и частенько заглядывал в учебник зоологии, который я захватил с собой. Мир гигантских животных, исчезнувших миллионы лет назад, поразил воображение моего друга. Меню мегатерия интересовало его куда больше, чем мои рассказы о том, что индейцы прежде опьянялись не граппой, а свежей кровью кобылицы.
Но главной нашей заботой оставалась охота!
Добыча каждый день превышала наши самые оптимистические прогнозы. Порой случались вещи просто фантастические: приманка, вытащенная прямо из капкана, порванные силки, животные, уже попавшие в капканы, украденные хищниками; молодую нутрию зубья капкана схватили за резцы.
Но одна лиса попалась самым невероятным образом.
Произошло это, когда мы разбили лагерь возле зеленого парка. Лиса сидела на открытом ровном месте спокойно и неподвижно. Завидев нас, она даже глазом не повела. Невозмутимая и равнодушная, она смотрела куда-то вдаль со скучающим видом, словно пассажир, упрямо отказывающийся уступить место ребенку. Мы обошли лису кругом, чтобы получше ее разглядеть. Она сидела на капкане.
Лапы свободны, хвост тоже. Это был красавец лис; зубья капкана схватили его за тестикулы.
Короткая разведка местности — и вот уже Франческо установил мельчайшие подробности происшествия. Нет, лис не уселся по ошибке на капкан. Все случилось иначе. Рыская около капкана, лис почувствовал сильнейший зуд в одном деликатном месте. Сколько он ни чесался, зуд не проходил, и тогда лис решил потереться о землю, как это делают некоторые собаки.
Так он заполз на капкан, который и сыграл с ним злую шутку. У бедного зверя не хватило ни сил, ни мужества кастрировать себя, а единственное спасение от мук он нашел в абсолютной неподвижности. В этом необычном положении мы и обнаружили его утром.
Наконец мы снова пустились в дорогу. Теперь мы плыли вдоль правого берега, зная, что там должно быть небольшое селение.
Мы снялись с якоря рано утром, чтобы в тот же день добраться до селения. В полдень нам попалась новая лагуна с нутриями.
— Может, лучше не останавливаться, а плыть прямо к селению. Ведь до него осталось не больше десяти километров,— робко предложил я.
— Нет!— отрезал Франческо.— В трактире селения нутрий не водится.
Он взял ружье и капканы и отправился в разведку, а я занялся «домашними» делами. Поставил палатку, привел в боевую готовность кухню, развесил шкуры, чтобы они проветрились. Затем развел костер, на цыганского вида треножнике повесил над огнем кастрюлю.
Вода, соль, птица и рыба. Горсть фасоли для итальянца и горсть чечевицы для испанца. Когда вода закипела, я добавил горстку риса и щепотку муки. За едой каждый из нас отыщет в этом вареве то, что ему по вкусу. Это был наш второй завтрак, каковой мы вкушали иной раз в одиннадцать утра, а иной раз — и в три часа дня.
Обычно, пока готовился завтрак, я проверял развешанные шкуры и каноэ. В тот день я стоял у палатки в нескольких шагах от костра, как вдруг с другой стороны лагеря бесшумно появился юноша.
Вынырнув из кустов, он сразу остановился.
На незнакомце были короткие, видавшие виды брюки, старый пиджак и живописная, похожая на сахарную голову шляпа; кожа у него была смуглая.
Юноша уже собрался произнести глухим и печальным голосом жителей этих мест обычное «Buenas dias», как вдруг случилось нечто ужасное.