Трампеадор - Страница 28

Сначала истерически застрочил автомат, потом совсем близко грохнули ружейные выстрелы. Не успели взвиться над костром странные облачка дыма, как я уже припал к земле, укрывшись за палаткой.

Кому и зачем понадобилось атаковать лагерь двух одиноких охотников? Из зависти? А может, это засада? Но чья? Беглых каторжников? Индейцев?

И что это подпрыгивает в золе после каждого выстрела? О боже! Ведь это... конечно же, это консервная банка, в которую я клал патроны для просушки. Так значит?!. Какой позор! И вдобавок незнакомец все видел и обо всем догадался!

В мои поварские обязанности входило и подсушивание у огня банки с патронами, слегка отсыревавшими за ночь. Надо полагать, я неплохо справлялся с этой несложной работой, так как Франческо не делал мне никаких замечаний, но в тот день я, видимо, поставил банку слишком близко от огня. Логическим следствием была внезапная пальба. К счастью, причиненный нам ущерб был невелик: с десяток взорвавшихся патронов и продырявленная кастрюля. Пуля от карабина пробила ее по самому центру и вышла у верхнего края. Кипевшая в кастрюле жидкость, дойдя до уровня входного отверстия, перестала вытекать, и я мог спокойно варить суп дальше. Вот только с этого дня нам пришлось уменьшить свой рацион. Теперь мы могли наполнять кастрюлю лишь наполовину, а не на три четверти, как прежде.

Но куда девался креол со шляпой в виде сахарной головы? Подсчитывая убытки, я слышал, как он умирает со смеху в кустах. Он сразу догадался, что произошло, и укрылся в кустах, чтобы в безопасности насладиться редкостным зрелищем.

Когда он наконец решился вылезть из своего убежища, на тропинке показался Франческо. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять причину внезапной пальбы. Заметив незнакомца, он подошел к нему, протянул руку и дружелюбно сказал: — Que tal, amigo? El amigo, безуспешно пытаясь справиться с душившим его смехом, не пожал протянутую ему руку, а прошел мимо. Он на ходу снял шляпу и слегка поклонился. Подойдя ко мне, он негромко хихикнул и ускорил шаги. Когда он снял шляпу, на плечи ему пушистой волной упали иссиня-черные волосы, обрамлявшие красивое лицо... молоденькой девушки.

Звали ее Трини. Тонкие черты ее лица хранили всю неуловимую привлекательность женщины Востока.

Этот тип смуглых худеньких женщин встречается здесь нечасто и, вероятно, своими истоками восходит к племенам, населявшим эти земли еще задолго до открытия Америки Колумбом. Невольно возникают столь же смелые, сколь недоказуемые мысли об особом влиянии раннего четвертичного периода на острова Тихого океана и о наличии единой этнической колыбели всего человечества.

Впрочем, не ведая о всех этих сложных научных догадках и построениях, Трини спокойно надевала на свое юное стройное тело изрядно поношенный мужской костюм. Словно цветы кактуса, вобравшие в себя таинственные соки пустыни, она расцвела однажды во всей своей целомудренной красоте.

Желая украсить нашу грубую, полную низменных интересов жизнь, судьба навела нас в тот день на след Трини. Причем не в переносном смысле, но самым буквальным образом. Мы разбили палатку там, где Трини обычно совершала свою прогулку.

Берег был для Трини набережной Тибра или местной виа Венето.

Узенькая тропинка выводила девушку к широкой естественной террасе над рекой. Сюда-то и приходила каждый раз Трини посмотреть на своих недосягаемых коней, которые паслись на другом берегу.

Все это мы узнали от ее отца, горделивого, похожего на патриарха старика, когда в полдень он посетил наш лагерь.

Мы угостили его мате, но думаю, что он не отказался бы и от стаканчика aguardiente; к несчастью, мы не захватили ее с собой.

Старик пробыл у нас недолго, ровно столько, сколько понадобилось для первого знакомства. Он пригласил нас вечером к себе на ужин.

Величественный старик был главой маленькой семьи pobladores, живших на берегу реки, в километре от нашей палатки.

Побладорес, как они сами себя с гордостью именуют,— это мелкие скотоводы, поселившиеся здесь с незапамятных времен; почти все они обосновались на общинных землях, на владение которыми претендуют по праву давности. В их жилах течет столько индейской крови, что они иронически называют остальных аргентинцев cristianos — христиане. Всем им приходится вести постоянную борьбу с владельцами огромных — в несколько тысяч квадратных километров — поместий, которые любой ценой стремятся отнять у побладорес землю и превратить их в пеонов.

Старому Педро не нравилось получать приказы, трудиться не разгибая спины, жить вдали от семьи.

К тому же он испытывал личную неприязнь к надсмотрщикам. Хотя на оставшемся у него участке земли могло пастись не больше ста овец и несколько лошадей, он гордился своей независимостью. Он упорно боролся с надвигавшейся на него колючей проволокой богатых поместий и отлично понимал, что, отстаивая свой дом и кусок земли, он защищает свою свободу.

Ближе к ночи мы отправились к дону Педро на его ранчо. Конечно, тщательно подлатав штаны и прихватив ружья. Было совсем светло, и мы неторопливо шли вдоль берега, любуясь ночным пейзажем, который в холодном свете луны казался еще суровее. Вскоре мы увидели у самого берега низенькое из веток и глины ранчито. Другое стояло немного повыше на склоне холма. Мы остановились в нерешительности на полдороге, не зная, к какой же из построек идти, когда голос хозяина позвал нас с холма.

На пороге дома дон Педро объяснил нам, что ранчито внизу — его летняя резиденция. Зимой, опасаясь слишком уж сильного разлива реки, они живут наверху. Ранчито состояло из одной-единственной комнаты величиной пять на пять. Подвешенная к косяку из плетеных прутьев шкура гуанако служила дверью.